Он зашипел от растущего разочарования. Сознание воина отказывалось выдавать одну вещь, которую ему было необходимо знать превыше всего. Он бросился вперед и сжал голову борющегося человека в своих когтях. Остальные генокрады ослабили свою хватку над пленником и поспешно удрали, когда повелитель выводка навис над своим раненым противником. Он изучающе уставился ему в глаза, пока тот бесплодно стучал кулаками по его панцирю. Под поверхностью мыслей его пленника было ещё одно имя. Он мог попробовать на вкус его вызов, его жажду крови и… что-то еще. Какое-то сильное желание… Нет, не желание. Надежду. Надежду, связанную с одним последним именем.

Его глаза вылезли из орбит от ярости, когда он ощутил веяние этого имени. Чужеродные мышцы дернулись и разбухли, а генетически увеличенные кости затрещали и раскололись под внезапным, неумолимым давлением. Мертвец выскользнул из его хватки, его броня громко лязгнула, когда он ударился о землю. Горловые мешки повелителя выводка раздулись и дернулись, когда едва используемые голосовые связки распухли, и звук, возможно, бывший именем, проскользнул между его челюстями, когда он запрокинул голову и прокричал свою ярость в умирающее небо.

Глава четвёртая

Карлаен слушал крик, раскатившийся по дворцу. Человеку было бы не под силу издать такой звук, и что-то внутри заставило капитана поежиться. Крик был грубым, животным, принадлежавшим чему-то, познавшему глубочайшее разочарование. Карлаен надеялся, что не зависимо от того, что за существо это было, Афраэ погиб до того, как встретился с ним в бою.

— Чтобы это ни было… — начал Леонос.

— …оно, похоже, в ярости, — закончил Дамарис.

Карлаен оглянулся на близнецов. Их багровая броня была покрыта кровью, как и у всех остальных, а тяжелые керамитовые пластины потрескались и покрылись царапинами от когтей генокрадов. Стволы штурмболтеров всё ещё были раскалены. Впрочем, с облегчением отметил капитан, ни один из них, похоже, не был ранен.

Карлаен осматривался, оценивая окружение на пути, ведущем подальше от Палаты Трибунов. Генокрады не последовали за ними напрямую в просторные парадные коридоры, но Карлаен различал их силуэты в чернильной тьме развалин вокруг, а его сенсоры безостановочно пищали, оповещая о присутствии незримых врагов. Иногда они, будто бы, собирались наброситься на медленно передвигающееся отделение терминаторов, но резко кидались обратно во тьму, как только Кровавые Ангелы готовились открыть огонь.

Коридоры были шире, чем он ожидал, разбитые боями, ранее опустошившими дворец. Из стен были вырваны целые сегменты, какие-то — кислотой чужаков, какие-то — огнем тяжелого вооружения. Древние произведения искусства, создаваемые поколениями ремесленников Фодии, теперь превратились в разбросанные осколки, хрустевшие под уверенными шагами отделения Алфея.

— Афраэ погиб, — мягко сказал Бартело. Это были его первые слова, с того момента, как они покинули Палату Трибунов. Карлаен с удивлением посмотрел на него. Бартело обычно был неразговорчив, если только его не дразнил Афраэ.

— Он погиб по воле Императора, — сказал капитан. Слова, сказанные вслух, не звучали так же успокаивающе, как в голове, и он замолчал. Смерть шла рука об руку с любым космодесантником, ведь разве не были они Ангелами Смерти Императора? Но, несмотря на это, каждая смерть была потерей для ордена, и даже один погибший брат омрачал боевой дух выживших.

Для Карлаена это чувство уже превратилось в старого попутчика, чьей компании он не был рад. На мгновение, капитан оказался в другом месте, не на планете, а в дрожащих внутренностях космического скитальца, и услышал крики умирающих воинов, последовавших за ним во тьму.

Он закрыл свой настоящий глаз и постарался изгнать воспоминания. Но вместо того, чтобы исчезнуть, они стали только ярче, а голова Карлаена наполнилась красным гулом. Он хотел вернуться в Палату Трибунов и убивать, убивать и убивать, пока в живых не останется никого. На мгновение это желание переполняло его, но, затем, голос Бартело прорвался сквозь пелену, и капитан снова стал собой.

— Нас приняли в орден вместе, — сказал Бартело ровным голосом, будто на исповеди, — мы вместе добрались до Дворца Испытаний, через пустыню, и сражались там спина к спине. Он уже тогда был чудным, слишком много шутил, — десантник повернулся к Карлаену, — он смеялся, когда погиб, капитан? Я был слишком далеко и не слышал.

— Нет, — ответил Карлаен, — он не смеялся.

Бартело пару секунд молчал и затем кивнул.

— Это хорошо. Умирать стоит с достоинством, смех бы только очернил это мгновение, — казалось, что он доволен.

Карлаен взглянул на него ещё раз и отвернулся. В ордене было много десантников похожих на Бартело — мрачных, непоколебимых и не расположенных к веселью. То, что он и Афраэ были, в какой-то степени, друзьями, было очевидно, но при этом необъяснимо. Карлаен знал о своих воинах достаточно, как и полагалось хорошему лидеру, но некоторые нюансы от него ускользали. Он хотел обратиться к Бартело со словами поддержки, но не знал с чего начать. О чем же можно было сказать?

— Приказания, капитан? — спросил Алфей, прерывая его ход мысли.

— Мы продолжаем движение. Судя по показателям авгуров, где-то впереди нас находится пост службы безопасности, — сказал Карлаен, благодарный за то, что его мысли снова вернулись к долгу, — когда мы достигнем его, то, возможно, хранящиеся там записи помогут нам найти цель.

— Хорошо, — сказал Алфей, — чем раньше мы отсюда выберемся — тем лучше. Послушай только этот шум, руины полны тиранидов, — сержант невесело улыбнулся, — если бы я хотел попасть в подобные условия, то присоединился бы к основным силам.

— Я не заставлял тебя идти со мной, брат, — ответил Карлаен.

— Не заставлял, но кто бы тогда не дал тебе ввязаться в неприятности? — сказал Алфей.

Карлаен фыркнул. Хотя он и не стал бы говорить об этом вслух, шутки сержанта поддерживали его.

— Продолжаем движение, и следите за сенсорами. Они уже попробовали на вкус нашу кровь, и я рассчитываю, что больше они не получат.

Карлаен повел отделение вперед, следуя за шепотом показаний авгуров, в сторону поста охраны. Не единожды им приходилось останавливаться и готовиться к бою, когда худощавые чудовищные силуэты вырывались из боковых коридоров или огромных проемов в близких друг к другу стенах. Но, как и раньше, генокрады отступали за мгновение до того, чтобы вступить в бой, как будто для них набеги на Кровавых Ангелов были какой-то ужасной детской игрой. Затем, генокрады следовали за отделением сверху и под полом, испытывая их терпение, перед тем, чтобы снова атаковать.

На самом деле Карлаен подозревал, что чудовища пытались заставить их расходовать боеприпасы. Уже дважды ему приходилось удерживать Бартело от того, чтобы просто заполнить боковой коридор огнем. Баки с прометием хоть и были внушительными, но не бесконечными, и генокрады, похоже, знали это и атаковали снова и снова, не обращая внимания на потери и стараясь заставить терминаторов расходовать ценные ресурсы. Такая тактика была самоубийственной, но, при этом, работала.

Карлаен понимал, что это может значить только одно — поблизости было синаптическое существо, командир жуков и биочудовищ, ось отвратительной воли, управляющей флотом-ульем Левиафан. Тираниды были похожи на любых других диких животных, руководствующихся инстинктами. Но синаптическое существо могло превратить неразумных тварей в боеспособную армию единой мыслью. И именно с таким врагом они столкнулись, готовым принести в жертву сотни, даже не моргнув, и полностью готовым к такому плану действий.

Это, в конце концов, и было мощнейшим оружием Разума улья. Каждый поглощенный мир увеличивал число биоорганизмов, который флот мог задействовать в битве. Каждый павший воин был всего лишь массой, которая попадет в биохранилища. И когда флот-улей рос, под его тень попадали всё больше миров.

Пока голова капитана была занята тяжелыми мыслями, он переключался между вокс-частотами, надеясь связаться с каким-то из остальных отделений или, даже, передовыми элементами сил вторжения. Он знал, ощущал это на уровне инстинкта, отточенного в тысячах сражений с тиранидами, что его отделению и остальным не удастся выполнить миссию без существенных подкреплений. Считать что это не так, означало бы поддаться гордыне. К сожалению, в передатчике он слышал только статику и шепот чужаков.